Бескомпромиссность. Так одним словом можно охарактеризовать жизненное кредо Василия Стуса, рыцаря литературы 70-х лет XX столетие. Ему выпало создавать в такое время и в такой стране, где компромисс художественного совести с идеологией власти был явлением довольно распространенным: Зверем вить, водку пить — и не рюмкой, поставцом, и времени подставлять сытое верноподданного лицо... («Зверем вить, водку пить...») Но раздваиваться и лицемерить, писать одно, а тихцем веря в другое, Стус не умел. Это определило его жизнь и творческую судьбу. Два ареста и 20 лет лагерей — такой была плата за стремления быть собой. Но ни один из стихотворных строк, написанных в это время, не содержит раскаяния или сетования. Более того, из неволи в письме к матери поэт пишет: «Не оплакивай моих фотокарточек, мама... Слышусь хорошо, потому что никому не сделал зла, потому что заботился не только о себе. И от того мне свет на душе». Человек чистой и чувствительной натуры, Василий Стус выявляет в поэзии стоическую готовность нести крест своей горькой участи. «Яровой, душа. Яровой, а не рыдай», «Сто лет, как сконала Сечь» — в этих и других эмоциональных обращениях к Украине, которую не под силу было забыть, звучит истинная боль за народную душу, истерзанную рабской покорностью. И потому в первую очередь, к чему ощущал себя призванным, — это в самом деле «видушувати по капле раба» с сознания современников, ориентируя их на сопротивление духовному порабощению: «Довику не будет из меня раба, душа поневажить плены». Разлука с родным краем усилила поетову любовь к нему. Даже кляня его за покорность, за вырождения свободолюбивого духа, Стус писал, что « все равно милее нет за эту утраченную и ленивую, за равнодушную, ненавистную, за землю эту, которой только и значу и которой барвиться слеза». Что он, изгнанник и узник, мог сделать для своей родины? «Решиться бороться, чтобы жить, и решиться умереть, лишь бы жить» («Не могу я без улыбки Ивана...»). Этот мотив становится все более частишим в творчестве Василия Стуса. Именно так: если не дают для родины жить, надо уметь хотя бы умереть для нее. Лечь в землю, как зерно, — с надеждой прорасти в сердцах краян добрым ростком. Поднять для них ту духовную планку, которой они должны достигнуть, вырастить «из лаптей, из шаровар, из пыльного дома», чтобы быть достойными называться сыновьями «своей Украины-Матери» («Сто лет, как сконала Сечь»). Стус верил, что будет услышанный, что хотя бы после смерти вернется на родную землю, как и все его духовные побратимы, которые в разное время мыкались по чужинах и пленах: Мы еще вернемся, обязательно вернемся, пусть — ногами вперед, но: не мертвые, но: не побежденные, но: бессмертные. Эти слова стали пророческими. В ночь с 3-го на 4-то сентября 1985 года он умер в карцере, заледенелый от холода, задушенный сердечным нападением, нервным истощением, болью, горечью, издевательствами... А 16 ноября 1989 года состоялось тяжело добытое перехоронение его с Чусового Пермской области на Байковое кладбище в Киеве. Это событие превратилось на огромную политическую манифестацию, в демонстрацию подъема национального самосознания украинского народа. Едва ли видел такое Киев из времен перехоронения праха Тараса Шевченко. И это уже было окончательное возвращение Василия Стуса в Украину. Но его талант, его высокий дух не побросали ее никогда, поднимаясь свыше расстояний и времени, свыше самой смерти. Потому что даже на границе этой смерти лица поетовой Музы не исказилось страхом или отчаянием, а было открыто навстречу избранной внизу. Потому что Стус — из тех, кто даже смертью своей продолжает дело всей жизни. Народ мой, к тебе я еще ворочу, как в смерти обернусь к жизни своим страждущим и незлым лицам. Как сын, тебе доземно уклонюсь и честно гляну в честные твои вече, и в смерти с родным краем породнюсь. («Народ мой, к тебе я еще ворочу...»)
«Позволь мне, мой вечерний свите, упасть зерном в родной стороне...» (В. Стус)
Комментариев нет:
Отправить комментарий