Осмысление фольклорных образов и сюжетов в творчестве Салтыков-Щедрина

«Несчастливый пескарь» не был только результатом саморазвития и синтеза обычных образных ассоциаций. В драматической сцене суда над пескарем Иваном Хворовим сатирик изобразил расправу самодержавия над революционерами-народовольцами после первого марта 1881 г. Политическая острота темы требовала сложного художественного маскировки, изобретения особой формы, которая и была подсказана сатирику уже применялись им раньше ассоциациями и обогащенная некоторыми новыми достижениями творческой фантазии, которые добавили произведения яркая и неповторимая своеобразность

Эта своеобразность выражается в том, что люди с соблюдением 308 М. Е. Салтыков-Щедрин процессуальных правил судят представителей животного мира. Ни в художественной литературе, ни в российском фольклоре, ни в котором другому произведения самого Щедрина мы с подобным явлением не встречаемся. «Премудрый пескарь» появился в «Отечественных записках» в январе 1884 г., то есть годом позднее « Несчастливого пескаря». Дате написания сказки обычно или не придают значение, или указывают ее ошибочно.

Тем временем уточнения времени работы Щедрина над сказкой «Премудрый пескарь» важно для больше полного раскрытия идейного замысла сатирика. Сказка, как это можно установить по письмам Щедрина, написана была в конце января 1883 г. Щедрин, очевидно, принялся за нее немедленно же, как только 21 января 1883 г. справился об объявлении «Отечественным запискам» второго предупреждения за январскую книжку, где были напечатаны главы «Современной идиллии», что включали « Несчастливого пескаря». Вынужденный в связи с предупреждением временно приостановить «Современную идиллию», Щедрин сообщал А. Л.Боровиковскому в письме от 31 января: «Написал для февральской книжки четыре сказочки — как-то стыдно совсем не быть». В числе этих сказок был и «Премудрый пескарь». Так на протяжении четверти столетия можно наблюдать в произведениях Щедрина такие элементы образности, которые в конечном итоге синтезируются в сказке «Премудрый пескарь».

Процесс формирования идейного замысла и поэтической формы этой сказки может служить в известной мере прототипом становления и многих других сказок сатирика. Этот процесс может быть представлен в таком виде. Самые задачи сатирической типизации диктовали привнесение в человеческие образа тех или других зоологических оттенков. Появлялись соответствующие эпитеты и сравнения с животными, возникали отдельные эпизоды, сцены и, в конце концов, обособленные сказки в форме животного эпоса

Щедрин все отчетливее понимал, что основной причиной поражений революционных борцов и продолжительного торжества правительственной и общественной реакции есть бессознательность и неорганизованность народных масс, их идейная неподготовленность к борьбе за своего права

Писатель стремился раскрыть основную причину слабости освободительного движения, поэтому проблема народа заняла особое место в последних произведениях Щедрина, поэтому «настроение масс» считал он теперь главной темой. Образ народа представлен той или другой мерой почти во всех щедринских сказках, и, прежде всего в таких, как «Повесть о том, как одном мужик двух генералов прокормил», «Дикий помещик», «Соседи», «Коняга», «Кисель», «Разрешительный разговор», «Сельский пожар», « Путем-Дорогой», « Ворон-Челобитчик». И в тех сказках, тема которых не касалась непосредственно мужика, последний появляется то в сборном образе «среднего и малого люда, который через грош целый день бьется на дожде так на слякоти» («Пропавшая совесть»), то в эпизодичной фигуре Иванушки, что идет «путем — дорогой в казначейство представить вносить» (« Добродетели и пороки»), или Ивана Бедного, которое потеряло коровы за неунлату податей («Рождественская сказка»).

И даже щедринские картины природы запомнили в себе большую скорбь о крестьянской России, задавленной грязной кабалой

На темном фоне ночи взгляд автора улавливает прежде всего «траурные точки сел», «безмолвный поселок», многострадальное воинства людей «серой, замученной жизням и нищетою, людей с изуродованными сердцами и поникшим долом главами» («Христовая ночь»). Если собрать и сгруппировать воедино многочисленные эпизоды и образа сказок, которые относятся к характеристики народных масс, то мы получим многостороннего, глубокую и полную драматизма картину жизни пореформенной России. Здесь рассказано о беспросветной работе, страдании, тайные думы народа («Коняга», «Сельский пожар», «Соседи», « Путем-Дорогой»), о его вековую покорность («Повесть о том, как одном мужик двух генералов прокормил», «Самоотверженный заяц»), о его напрасные попытки найти правду и защиту в правящих верхах (« Ворон-Челобитчик»), о стихийных взрывах его классового негодования против угнетателей («Медведь на воеводстве», «Бедный волк») и т. д.

Все эти странные по лаконизму и яркости зарисовки крестьянского жизни, которые совмещают в себе высокую художественность М. Е. Салтыков-Щедрин с достоинствами научного политико-экономического трактата, с неумолимой логикой раскрывают причины социальнихнещасть.

Щедрин не только умел понять нужду и объяснить происхождение народных несчастий; он воспринимал их с той глубокой «сердечной болью, которая заставляет отожествляться с мирскою нуждой и нести на себе грехи мира этого». Источником постоянных и мучительных раздумий писателя служил разительный контраст между сильными и слабыми сторонами российского крестьянства. С одной стороны, крестьянство представляло собой огромную силу, проявляло неслыханный героизм в работе и способность победить любые трудности жизни; с другой стороны - безмолвно, покорно терпело своих притеснителей, слишком пассивно переносило гнет, фаталистически надеясь на какую-то внешнюю помощь, питая наивную веру у пришествия добрых начальников

Зрелище пассивности крестьянских масс диктовало Щедрину страницы, выполненные то лирической грусти, то щемящей тоски, то скорбного юмора, то горького негодования. Этот мотив воистину страдальческой любви к народу проходит через многие щедринские сказки. С горькой иронией изобразил Щедрин податливость, рабскую покорность крестьянства в «Повести о том, как одном мужик двух генералов прокормил», представивши здесь картину кричащего противоречия между огромной потенциальной силой и классовой пассивностью крестьянства

«Громаднейший мужичина», он на все руки мастер. Он и яблок достал из дерева, и картофеля в земле извлек, и селеньице для лова рябчиков из собственных волось изготовил, и огонь извлечение, и разной провизии напек, чтобы накормить прожорливых тунеядцев, и пуха лебяжьего набрал, чтобы им мягко спалось. Так, это сильный мужичина! Перед силой его протеста, если бы он был до этого способный, не устаивали бы генералы. А тем временем он безмолвно подчиняется генералам Дал им по десятку яблок, а себе взял «одно, кислое». Сам же веревке свил, чтобы генералы держали его ночью на привязи Так еще готовый был «генералов порадовать за то, что они его, гунеядца, дарили и мужицкой работой не гнушалися!» Сколько генералы не ругали мужичину «за него дармоедство», а «мужик все гребет так гребет так кормит генералов селедками».

Тяжело себе представить большее рельефное изображение силы и слабости российского крестьянства в эпоху самодержавия! Имея на внимании пассивность и покорность мужика, сатирик с болью сердечной вподибнював российское крестьянство то зайцу, который боится нарушить волчий приказ («Самоотверженный заяц»), то вороне — «птице плодущей и на все согласной» (« Орел-Меценат»), то разимчивому киселя, который позволяет невозбранно поедать себя («Кисель»). Сатирик любил повторять, что россиянин мужик бедный во всех отношениях, и прежде всего бедный сознанием своей бедности. В этом содержании примечательный образ мужика у «Игрушечного дела людишках». Мужик приходит к мздоимцу, он чувствует себя «виноватым», а вся его вина заключается только в том, что он мужик. Чтобы наверстать эту свою «вину», он позволяет мздоимцу обобрать себя начисто, а кроме того, получает незаурядное количество пинков. «Мужик был сильно помятый, но, очевидно, ничуть не огорченный. Он понимал, что выполнил свой долг, и только потихоньку встряхивался».

Чувствовать себя «виноватым» перед властью, отдавать все, что извлек своей работой, получать за это лишь пинки, и быть при этом удовлетворенным, что «выполнил свой долг», — вот она, истинная трагедия мужицкой бессознательности! Воссоздавая в сказках картину крестьянских несчастий, Щедрин последовательно проводил идею о необходимости противопоставить эксплуататорам мощь народную. Он настойчиво вселял угнетенным массам, что их притеснители жестокие, но не настолько могущественные, как это представляется оробелому сознанию

Он стремился поднять сознание масс к уровню их исторического призвания, вооружить их мужеством и верой в свои дремлющие силы, разбудить их огромную потенциальную энергию для коллективной самозащиты и активной освободительной борьбы. В сказках он неоднократно возвращался ( конечно, в той мере, в который это было возможно в легальной печати) к изображению процесса что зреет, революционного протеста, то стихийного («Бедный волк», «Медведь на воеводстве», « Ворон-Челобитник»), то освещенного первыми проблесками классового сознания, которое пробуждается (« Путем-Дорогой»).


Народное терпение не бессрочно, возмущение масс нарастает и неизбежно должно завершиться стихийным взрывом: «Терпим и холод, и голод, каждый год все ждем: небось будет лучше... доколет же?» (« Путем-Дорогой»); «Доколет мы будем терпеть? Ведь когда мы...» (« Ворон-Челобитник») Топтигин 2-и своими погромами вывел мужикив из терпения: «подорвало мужикив», и они расправились с притеснителем, посадивши его на рогатину («Медведь на воеводстве»). То, что, с одной стороны, крестьянский демократ Щедрин возлагал свои надежды прежде всего на крестьянство, а с другой стороны - целиком осознавал том, что оно не было готово к сознательно организованной борьбе, — именно это обстоятельство было источником глубоких трагических переживаний сатирика

С лицом силой эти переживания отразились в сказке «Коняга», где крестьянская масса представлена как огромная творческая сила, но сила политически спящая. Сказка «Коняга» — сильнейшее произведение Щедрина в ряде освященных им изображению положению российского крестьянства в царской России. Никогда что не утихала боль Салтыков-Щедрина за российского мужика, вся горечь раздумий писателя о судьбах своего народа, своей страны сконцентрировалась в тесных границах одной сказки и высказались в жгучих словах, которые волнуют образах и выполненных высокой поэтичности картинах

Осмысление фольклорных образов и сюжетов в творчестве Салтыков-Щедрина