«Бедствие давнее и сегодняшнее» — так называется одна из повестей Афанасия Мирного. Так можно назвать и всю его творческое наследство: это ее лейтмотив, главная и сквозная тема. Реалистически изображая представителей народных масс, писатель в своих произведениях из народных позиций, с народной точки зрения изображал господствующие слои и за крепостнического, и за пореформенного времени
Известно, что авторы романа колебались — изъять или оставить другу часть: с точки зрения композиции она выглядела не совсем складной пристройкой. И все-таки оставили. Потому что именно в этой части на весь голос звучит проклятье помещичьему дому, крепостному тяжелому времени, которое связано с родом Панивпольських.
Старый генерал Польский вышел из «голопузой шляхты», что кишела по дворам магнатов, и ела и пила, а за это отстаивала интересы своего сюзерена и в сеймах, и в кровавых стычках. После падения Польского королевства шляхта избавилась богатого стола — и пошла в управляющем, посесори чужих имений, а то и на службу к своим врагам — императоров немецких, австрийских, российских. Где-то после подавления восстания в Польши под руководством Костюшка появился и будущий генерал на берегах Невы. «Залез в какой-либо полк, терся по передних вельмож, пока таки дотерся к генералу... и к Песок!»
Запомнился он пищанам тем, что из первого же знакомства «съездил по уху переднего» — окрестил, как позднее шутили, да и привел роту солдат, которые уже и утихомирили непокорных
Подробнее и ближе познакомились пищани с панею генеральшей. При ней уже настала истинная барщина. Впервые увидели свою госпожу «сзади» — «высокую, сухую, как дряблую тарань, когда она вылазила с пышного ридвану и сунула в горници, злягаючи на руки двух хорошо одетых девок...» Как ее портрет: «сухая, мура, аж зеленая; а глаза — как у ее любимчиков-котов — желтые-желтые» — так и ее поведение, обстановка обрисованные сатирически: вылазила, сунула; как дряблая тарань. Так и просится сравнения с шевченковскими строками:
Будто опенок засушен, Тонкая, длинноногая
Не возражая ярко выраженной школы Шевченко-Сатирика, авторы прежде всего руководствовались, как и большой поэт, народным взглядом, народной оценкой этого никчемного, паразитического, напыщенного и жестокого панства
Первейшая материнская забота генеральши — выгодно повидавати дочерей замуж. Не за кого-нибудь, а за знатных. Кто ниже ее с господ, к тому пренебрежение: «Или он тебе уровня? Твоего отца самая царица поздравляла, принимала, Песками жалела...» В этом вся ее сила и вся спесь
Со своими кормильцами- крепостными она не общалась, все шло через прикажчикив. С челядью проявила себя истинной самодуркой и деспотом. Наверное, за то, что все любили Ульяну — бабу Чипки отчество, незлюбила ее генеральша и все время тиранила. Даже своего любимца Стьопку чрезмерной «вниманием» заставила броситься В странствования
Жестокое, опустошенное сердце генеральши грелось не возле детей и онукив, а возле котов, роскошествовало в кошачьем царстве. А тем, кто вычесывал тех котов, стелил им постель, приходилось горько. «На второй день Мокрина среди села, прилюдно, целый день мазала господские кухни зокола, а на шее у Мокрини — за ее искренние услуги — на красной ленте телипалося издохшее котятко!!»
Одно предложение — и целый обвинительный акт крепостникам, мозг которых работал только над выдумыванием страшных, унизительных наказаний труженикам
Довольно детально выписанный и сынок генеральши — Василий Семенович Польский. «Тонкий, цибатий, как журавль, с рижуватим, шершавым, как на медведе, волосами, с большим лбом — хоть котят бей, с большими, умными, серыми глазами, с толстой, вниз одвислою губой...»
Женившись, Василий Семенович изменил приказчика, велел погнать крепостных и на шестой день на барщину, чем совсем обеднил село. Осевши навсегда на родине, он еще больше и глубже распустил родственные корни в уезде, стал предводителем дворянства, истинным уездным царком. «Заверховодили господа Польские в Гетманском, как у себя на царстве. Василий Семенович — царек; его родственники — царские слуги; а целый уезд с господами и мужиками — подвергнутые».
Авторы романа не пожалели этому владыке «царских» красок из того же сатирического арсенала шевченковского «Сна».
В отличие от генеральши, Василий Семенович общался и с простыми крепостными. Еще подростком ощипывал своих ровесников за чуба, юношей ценил красоту молодых крипачок. После реформы выходил «погомонити» к крепостным о деньги за их двухлетнюю дармовую работу: «Выскочил с дома — красный, сердитый...» «Давай мне того, кто отзывается! давай сейчас! Давай... а не то — я вас всех в тюрьму застираю... На Сибирь побопру!» Уже с одной этой реплики возникает перед нами само-дур-держиморда. Быстро сориентировавшись в настроении крепостной массы, он убегает и присылает для «успокоения» неудовлетворенных посредника Криванського — зятя и залогового Ларченка, которые уже и усмиряли крестьян солдатскими розгами
Типичные и господские приказчики, которые добирались за единым признаком: чтобы умел как можно больше вытеснить пота из крепостных, содрать побольше прибыли
И господа-крепостники, и их приказчики были не хозяевами, а хищными експлуа-таторами. Они абсолютно не заботились о земле, о культуре ее возделывания, о рабочих на земле. Из года в год земля истощалась, урожае падали, село беднело, морально раскладывалось. Пьянство, воровство стали обычными явлениями середкрипакив.
Василий Семенович будто воплощал в себе весь ужас крепостничества. Со склонением крепостничества и его не стало. И род Польских перестал быть заправилою В уезде
На арену вышел Кряжов — «первый дукач на все Гетманское, первая глава в уезде, найщириший земець, предводитель, предсидатель, банкир, заводчик-сахаровар». Тот самый вчерашний крепостник, но другого знатного рода — рода полковника Кряжа, «что прославился ни боями, ни походами, а только тем, что, как прикрепляли к земле пидсусидкив, он прикрепил ненемного своих далеких родственников, а вместе с ними брата и сестру родную». А жена его — та самая госпожа полковниця, «что людям ботинками глаза и зубы выбивала».
Кряжов — более прыткий, спритниший, енергийниший, чем потомок Василия Семеновича. Он понимал новые обстоятельства, при которых власть постепенно переходила от дворянской знати к рукам капитала и чиновничьей администрации. Этот образ свидетельствовал, что в пореформенных условиях дворянство не собиралось уступать своим господствующим положением, а понемногу приспосабливалось к ним, шло на разные службы, теснее смыкало с чиновничьим состоянием. Не уступило оно и земством
Сокрушительной критике подвергнут этот орган самоуправления тех времен. Помещики и чиновники, несмотря на стойкое сопротивление крестьянства, одверто удаваясь к давке, запугиванию во время выборов, плутовства сумели таки не допустить никакого представителя крестьян в земскую управу. Господская управа выдавала и постанови господские: большие оклады земцям, «чудной налог из земли: у кого ее больше, тот платит менее, а у кого меньше, из того й бэры»; установила дорожную повинность «натурой», то есть ремонт путей должен был осуществляться крестьянскими руками
Возле с крепостническим бременем для трудящихся были и чиновники. В романе гневно осуждается паразитизм этих пиявок, разоблачается самая система продажности и взяточничества, произвола и лицемерия
Типичным порождением гнобительського порядка выведенный в произведении секретарь так называемого « мирового суда» Чижик — сутяжище в человеческом подобии. Уже самая внешность чиновника вызывает сразу: это «сухой, перегнутый втрое панок», с длинным носом, запавшим ртом и выгнутой шеей. Такое же и его внутреннее естество. « Как пятьдесят рублей, то и дело можно поправить», — прямо говорит он Чипци, когда тот обратился в суд, потому что у него отбирали землю, которая досталась в наследство. В уезде все хорошо знали и внешность секретаря Чижика, и его хищную натуру, и его общепринятые вымогательства. Чижик не забыл «пылкого и острого» взгляда непокорного крестьянина, который прозвал его сутяжищем. Именно этот Чижик играл наймерзеннишу роль в изгнании Чипки из земства
Сатирическая характеристика чиновничьей братий дополняется также образом Шавкуна. Выброшенный из бурсы и университета за пьянство, он прибился к чиновничьему берегу. Стал покорным, послушным перед панством. Благодаря подхалимству был подмеченный господином Польским и с благословиння местного «царка» занял стол в канцелярии, сделался незаурядной спицей в уездном колесе. Этот «прониза и подлиза» стал держать «целый, уезд в своих руках, Заправляя им по своей хити».
Эту галерею чиновничьей братий живописно дополняют залоговый Дмитренко, которого чуть ли не в глаза крестьяне называли конокрадом, и уездный «ябеда» Порох, который «когда-то вертел целым уездом. У Василия все были в руках — и комиссар, и судья, сам предводитель...»
Известный французский философ Сен-Симон в одном со своих памфлетов писал: «Тогдашнее общество — это мир кверху ногами, где нет на что не способные правят способными, распутно учат, добродетелям честных, а преступники судят невиновных...» Беспощадное изобличение в романе П. Мирного и и. Билика «Разве ревут волы, как ясли полные?» помещиков, чиновников и их подручных будто иллюстрирует это обобщение известного философа
Сатирическое изобличение помещиков и чиновников в романе «Разве ревут волы...»
Комментариев нет:
Отправить комментарий