Жерар Филип и театральный Авиньйон

От Парижа до Авиньйона – одна ночь поездом. Жерар открыл окно душного номера в отеле “Оберж де Франс” и вдохнул свежий ночной воздух июля. Наконец он в этом городке, название которого вызывает воображению пьянящее старое вино из папских подвалов. Авиньйон, обвитый ароматной пожилой мглой, весь перед ним как на ладони. Давний романтический Авиньйон. Его обигае крепостной вал, так же надежный, как стены детских замков из песка, под платанами лениво кружит липкий пух. Здесь лицо девушек напоминают румяные провансальские персики, а виноградные лозы растут всюду, как репейники или чертополох

Жерар вглядывается в очертания папского замка, который сиреневой громадой навис над площадью. Его огромный камни достигает туч, выбитые дырки окон как-то не по-доброму темные, чернеет стрильчастий дверной прямоугольник, завтра утром он станет ажурным и белый^-белым-прозрачно-белым, когда Жерар впервые будет на репетиции “Сида” на кону, который притиснут к готицькой стенки дворца. Сцена есть по другой бок от площади, в просторном и спиврозмирному Дворе для почетных гостей, который избрал Вилар для своего театра

Стены дворца, которые окружают Двор – крыло Высоких членов правительства, крыло Конклава и Купол янголив, – предоставляют ему сходство с античным театром. Огромная сцена плотно прилегает к южному крылу дворца и лоджии: в далекие времена Папа отпускал здесь грехи люда, который толпой стоял в дворе, раздавая благословение городу и миру

Как долго зачинателю авиньйонських фестивалей – Жану Вилару не удавалось привлечь Жерара в этот городок! Жерар помнит во всех подробностях короткие встречи с Виларом. Сначала осенью 1948 года, сразу же после первого авиньйонського фестиваля. Тогда эти спектакли потрясли Париж. Жерару рассказывали, что Вилар заинтересовался им еще в “эпоху Калигули” (1945), но поболтать об общей работе не отважился. Что он мог предложить звезде французского театра, которая поднималась? Тогда Вилар самый еще едва держался на ногах. Правда, года разъездов по провинции уже остались позади – знаменитое странствование “ Кибитки”, что составлялась с горстки энтузиастов, взбаламученной войной голодной Францией, когда одна-однисинька спектакль, мольеривський “Жорж Данден”, показывалась за корзиночку яиц и дижечку крестьянского масла! Потом “первый бой” публике в оккупированном немцами Париже сорок третьего года и первый успех в “Карманном театрику” спектаклей “Гроза” Стриндберга и “Сезар” Жана Шлюмберже.

Истинный триумф выпал на судьбу Вилара уже позднее, в сорок пятому, после Освобождения. “Танец смерти” Стриндберга, поставленный на сцене “Ноктамбюля”, имел сто пятьдесят спектаклей. В том же памятному 1945 годе, в первый год свободы, окрыленный успехом Вилар с гигантским размахом осуществляет постановку трагической мистерии Томаса Стернза Елиота “Убийство в соборе”. Двести тридцать спектаклей в “Старой голубъятни”, любезная, обнадиююча пресса; в зале сидят Альбер Камю, Сартр, Кокто и Жан Лемаршан. Тогда-Вот, в 1945 году, Вилару пришли невыразительные мысли об “Сида” П. Корнеля, тогда, в надрывном и романтически-значительному Калигули Жерара Филипа он увидел героического Родриго. Но на того чает это казалось мечтой, которой не сбыться, – нет постоянной труппы, нет стационара и никакой поддержки сбоку.

Но после первого фестиваля в Авиньйони; на том самому Дворе почетных гостей вблизи готицького собора Вилар впервые поверил, что дерзкая задача – создать Французский национальный театр может осуществиться. Фестивальные спектакли увидел Париж: в “Ателье” и в Студии на Єлисейських полях, в “Мариньй” на Бульварах и в “Старой голубъятни”, в театре Антуана, в театре Эдуарда VII и в Опера. “Южная терраса” Мориса Клавеля, “Ричард ии” Шекспира, “Шехерезада” Супервьеля. А в апреле 1951 года Жан-Луй Барро пригласит Вилара поставить “Едипа” Андре Жида на кону “Мариньй”.

Жерар не забыл первой встречи с Виларом одного из сентябрьских вечеров 1948 года. Вилар пригласил его к себе, и они долго слушали отрывки с пьесы Пишетта “Ядро”. Жерар любил Пишетта, любил его буйную риторику, пеструю образность языки, год перед тем с удовлетворением играл в него “Откровенностях”. Беседа всплывает как за маслом, но Жерар ощущает, что Вилар пригласил его не для обсуждения Пишетта, что он что-то не договаривает. Жерар устал – ночным поездом надо ехать к Ницце, завтра утром в павильоне студии “Викторин” съемки “Господина Пегаса, геометра” у Жана Буайе! Жерар встает прощаться, и тогда Вилар с искусственной непринужденностью выкрикивает: “Послушайте, Жераре, не хотите ли сыграть у меня в “Сиди”?” От неожиданности тот удивился, потом пирхнувсмихом.

Вы это серьезно? Я? В “Сиди” Корнеля?

Вилар недоброжелательно подививився на него

Чему мое предложение вам кажется смешной?


Однако же “Сид” – это трагедия, а я ее не могу играть. Я – актер не трагический, а, скорее всего, комический. Скандировать александрийский стих, неестественно вымахивать руками, убирая эффектных поз, – это не для меня. Даже в Консерватории (театральный институт. - ВЛ.) мне не давали ничего подобного. Впрочем, по-моему, “Сид” – пьеса скучная и предлинная. Если бы вы предложили мне Мюссе или Жоада на досадный конец, тогда другое дело. А “Сид”, вся эта классическая испанщина и канитель – оставьте, оставьте! Кого это сейчас может заинтересовать?

Затем Вилар со смехом рассказывал Жерару, как он нервничал после него “ До свидания!”, как кричал: “Высокомерный ишак, мальчишка, еще смеет збиткуватися из Корнеля! Обойдемся без этих звезд – все они одинаковые!”. А ровно через два года, в ноябре 1950 года, Жерар несмело постучал к уборной Вилара в театре “Ателье”. Только что закончился “Генрих IV” Пиранделло, Вилар отклеивал парик и снимал грим после спектакли

Войдите, – сказал он, и с удивлением рассматривая в зеркале высокую фигуру новолуния в плаще со всклокоченным волосами, которая выросла перед ним. Нет, он не ошибся – неожидаемым визитером оказался в самом деле Жерар Филип. Тот сразу перешел из места В карьер


Я люблю театр и люблю ваши спектакли. - Голос Жерара звучал сдержанно и по-деловому. - Мне хотелось бы поработать с вами. Если вы не передумали, то я свободный и готов делать за вашим руководством все, что вы предложите

Вилар недоверчиво присматривался к первому герою-любовника французского экрана, с неудовольствием замечая, что прошлый разговор их не забылся

Я рад нашей встрече, – ответил Вилар, – поднимаясь из кресла, но вам известно, Жераре, что театра у меня нет, а потому, предложить вам я могу единое – участие в пятом Авиньйонському фестивали. На примете у меня “Принц Гомбурзький” Г. Клейста и все тот самый “Сид” П. Корнеля, от которого вы так энергично открещивались в прошлый раз. Не знаю, удовлетворит ли вас Родриго и клейстивський сомнамбула?


Если вы не возражаете, – вел дальше Жерар, – я хотел бы перечитать пьесы и хотя бы завтра начать репетиции

Кажется, все это было давно, хотя прошло каких-то полгода. И вот он здесь, в Авиньйони, который завтра окажется свидетелем его первых шагов на кону папского дворца. Замысел Вилара – создать спектакль под открытым небом перед трехтысячной толпой – простой, традиционно надежный и в то же время дерзкий. Вилар восстанавливает старую добрую традицию. Стратфордськи вековечные вербы на берегах Евона (Англия) еще не успели забыть огласка шекспировского белого стиха, веницийське камни видели расцвет таланта Гольдони, а монастырь Санта Кроче, пьяцца дела Синьйория и сады Боболи помнят по этот день театральные триумфы Жака Копо…

“Сида” начали репетировать весной пятьдесят первого в помещении малой балетной студии театра на Єлисейських полях. Сначала дело не шло, Жерар нервничал и паникерствовал – Родриго очевидно ему не давался. Он его не ощущал, хотя старый консерваторский учитель Леруа отработал с ним каждый стих Корнеля – вместе шлифовали и размечали паузы, добиваясь естественности интонации и музыкального звучания

Помни о двух вещах, – поучал Леруа. - Стих должен быть стихом, а не рубленной, приподнятой прозой, и в то же время проговаривать его нужно тепло, непринужденно, так, будто, твой Родриго живое сегодня а не триста или пятьсот лет к нам

Иногда за вечер удавалось обработать два-три катрена, Жерар импровизировал, придумывал варианты, стараясь из целой силы вдохнуть жизнь в цензированные строки александрийского стиха, которые парно рифмовались. Найти соответствующий тон никак не удавалось – Жерар то рычал и срывался на вопль, то бормотал стих житейськи просто. Спертися на чужой опыт было невозможно: традиция Муне-Сюлли его не удовлетворяла, как не устраивал трескучий классицизм, котурны, эффектность поз и фразировку

Жерар выходил из собственного ощущения персонажа, от ситуации, и тогда на помощь ему Приходиввилар.

В работе по Жераром он не любил навязывать свою мысль, подсказывать решение и хода – он лишь деликатно и незаметно направлял его, ведя так, что тот даже не ощущал чужой воли. Общее прочтение “Сида” было обсуждено десятки раз

Жерар Филип и театральный Авиньйон