Идейный пафос «Тараса Бульбы»

Идейный пафос «Тараса Бульбы» - в безграничном слиянии личных интересов человека с интересом общенародным. Лишь один образ Андрия резко обособлен в повести. Он противостоит народному характера и как бы выламывается с главной ее темы. Позорная гибель Андрия, что есть необходимой моральной отплатой за него отступничество и измену народному делу, еще больше подчеркивает величие центральной идеи повести. Духовное и телесное в повесте «Тарас Бульба» как выражения поэтики Н. В. Гоголя. Во все времена существовало определенное представление о соотношении духовных и физических способностей человека

В европейском идеологическом, культурном и художественном мышлении духовн и интеллектуальное обычно относилось выше физического и телесного. Понятно, это самая общая и схематическая формула, которая не учитывает сложное развитие представлений из античных времен. Но полное исследование проблемы в этом случае невозможно, да и излишне. Нам важно указать лишь на главную тенденцию, притом тенденцию преимущественно нового времени. В XVIII столетии эта тенденция воплотилось в таком ярком феномене, как физиогномика швейцарского писателя и. К. Лафатера - учение о связи между духовно моральным видом человека и строением его черепа и лица. По Лафатеру, интеллектуальная жизнь запоминается на очертаниях черепа и лба; моральная и чувственная - в строении лицевых мускулов, носа и щек; животная - в составе рта и линии подбородка. Человеческое лицо - это олицетворенная иерархия: три его «этажи» последовательно передают восхождение от низших способностей к высшему. В XIX столетии, во времена Гоголя, та же тенденция повлияла на теорию страстей Ш. Фурье. Страсти делятся на три категории: чувственные, связанные с органами чувств; аффективные, что устанавливают человеческие отношения (например, страсть к дружбы), и направляющие страсти, которые хотят к удовлетворению духовных нужд (страсть к соревнованию, к разнообразию и к творчеству). Перед нами снова восхождение от простейшего (физического) к сложному (интеллектуальному и духовному).

Идеальная общественная формация, по Фурье, должна удовлетворить все категории страстей, приведя их в гармоническое равновесие. Какая же иерархия духовных и физических способностей в гоголевской картине мира? Прежде чем отвечать на этот вопрос, условимся в главном. Соотношение физического (телесного) и интеллектуально-духовного интересует нас не с точки зрения теоретических взглядов и мировоззрения Гоголя (это специальная задача, которая требует - если она реальная - другой работы), а как соотношения внутри художественной структуры произведения, как существенные моменты его организации и оформление, - иначе говоря, как художественная оппозиция. В «Тарасови Бульбе» есть сцена, ключевая не только для это произведения, но и для ряда других ранних гоголевских вещей: большинства повестей из «Вечеров», а также для «Вия». Это - первая сцена: встреча Тараса с сыновьями. «Ну, давай на кулаки!» - говорил Бульба, засучив рукава: посмотрю я, что за человек ты в кулаке!» И отец с сыном, вместо приветствия после давней отлучки, начали садить друг другу пинки и в бока, и в поясницу, и у грудь...»

Для Тараса Бульбы и Остапа физическая сила и способность к поединку - достоинство первостепенное. Оно определяет что-то существенное в человеке («...что за человек ты в кулаке!»). После поединка Тарас обратился к синив с поучением: «Это все дрянь, чем набивают главы ваши; и академия, и все те книжки, букваре, и философия, все это ка зна что, я плевать на все это!..»

Здесь Бульба пригнал в строку такое слово, которое даже не уживается в печати. «А вот, лучше, я вас на том же неделе отправлю на Запорожье. Вот где наука так наука! Там вам школа; там только наберетесь ума». Клубень, вероятно, имел основания пренебрегать схоластическое обучение своему суровому столетию, однако не заметно, чтобы он предпочитал ему другое, больше умное

Единая наука, что он признает, - война. Военная отвага и доблесть выше интеллектуальных занятий и страсти к познанию. Минуту через казаки садятся за пищу. «Не нужно пышек, медовиков, маковников и других пундиков; тяни нам всего барана, козу давай, меди сорокалетние! Так горелки побольше, не с россказнями горелки, с изюмом и всякими капризами, а чистой, пенной горелки, чтобы играла и шипела, как бешеная». Пища - существенная справа, поглощение пищи - похвальная человеческая способность. Чем съедено больше, тимкраще.

Оборотный внимание на этот пиршественний максимализм, который отбрасывает всякий изнеженный эстетизм и не желающий размениваться на мелочи. Его идеал - натуральность и полная мера («тяни нам всего барана...» и т.д.). Еще более похвальная и способность к питью - снова густому, на всю ширь натуры. Характерно также желание Бульбы, чтобы горелка «играла и шипела, как бешеная».

Образа пищи и питья передвигаются из безжизненного ряда предметов в одушевленный. Перед нами живая, что дышит, трепещущая стихия. Один живое поглощает и усваивает другое. За столом звучит похвала всему что съедает и что выпивает. «Ну, подставляй свою рюмку; что, хорошая горелка! А как по латыни горелка? То-То, сынку, дураки были латинци: они и не знали, есть или на миру горелка».

Запомним для будущих выводов это снисходительно-добродушная насмешка над иноплеменниками, которые не понимают искреннего содержания пищи и питья. Все это говорит о том, какое место приобретает в сознании персонажей физическое и телесное начало. Конечно, не надо абсолютизировать это соотношения. Сложность в том, что физическое и телесное начало не изолировано, но указывает на что-то больше высокое; иначе говоря, с ним связанная духовность ранней, «героической» эпохи народного жизни. Поэтому у всех народов богатыри целых быков съедают, баранами закусывают, а бочками сороковыми запивают».

Физическое, телесное, плотское соотнесено со стихией героического действия, борьбы с врагами, духом отваги и патриотизма. Еще прямее и непосредственнее выражается эта степень духовности в сценах коллективного танца и пения, о которых говорилось в первом разделе. Кроме героической народной поэзии, на «Тараса Бульбу» (и близкие к нему гоголевские произведения). влияли и другие художественные традиции. Прежде всего те, которые существовали на украинском грунту, в так называемых интерлюдиях. Эту художественную традицию уже не назовешь героической. Обычный герой интерлюдий - «школьник»семинарист, по-малороссийски «дьяк», или, как шутливо именовали его авторы сатир, «пиворез». «Отразившись от школы за великовозрастием, он захватывается предметами, далекими строго духовной науке: присматривает и за торговками, и за паннами, пьянствует и для добычи средств к существованию поет канты и псалмы под окнами, пускается на рискованные аферы

Он не ладь порою подшутить над неписьменным крестьянином, проделывая над ним непорядочные шутки: объявив себя живописцем и ввзявшись написать портрет, он вымазывает простака сажей».

Тем временем с типом «дьяка» связанное такое соотношение человеческих способностей, при которых физичн и телесное относится выше духовного. Но это соотношения тоже непростое: отвращение «дьяка» к школе, страсть к рискованным предприятиям и затеям выдают человека решительного, что пренебрегает сформированными нормами отношений с властью, со старшими, с родными и т.д. Отметим также снижение мотива любви, которая принимает разные формы. С одной стороны, это откровенное презрение к «нежбе» у Тараса Бульбы, которое ставило выше любви героическое дело военную суровость и самоотверженность. Вместе с тем уже в ранних произведениях Гоголя наметились такие образа высших людских движений ( прежде всего любви), которые резко контрастируют из только что отмеченной иерархией, то есть преимуществом фического и телесного над духовным и интеллектуальным. Назовем эти примеры случаями острого контраста

Мироощущение сурового героического столетия, правда общества, сталкиваются с индивидуализирующимся, что углубляется в самому себе личным чувством. «Андрий... полюбился девушку с вражеского племени, который он не мог отдаться, не изменивши родине: вот столкновение (коллизия), вот сшибка между влечением сердца и моральным долгом...» — писал Белинский о трагедиях Андрия. Случаи острого контраста вносят дополнению диссонанси в гоголевскую шкалу. С одной стороны, если прибегать к схематизированной формуле, тилесн и физическое относится выше духовного и интеллектуального

Но с другой стороны - свободное и лучшее развитие естественного, естественное, «физического» не только ограничивается действием внеположенних этой иерархии сил, но и знает « отступления от правила», перебое. Эти перебои создаются прежде всего случаями такого романтизированного, в высшей степени духовного переживания любви, которые находятся в возвратном отношении к господствующей иерархии. Таким образом они предвещают то соотношение «физических» и «духовных» моментов, которое возьмет гору в гоголевском творчестве позднее.

Идейный пафос «Тараса Бульбы»