Хрустальный мир поэзии, или какие картины я себе представляю, когда читаю стихи о природе

Когда я была совсем маленькой, то стихи о природе воспринимала как замечательные мелодичные сказки. Особенно "зимние стихи". Я учила их к выступлениям под новогодней елкой и почти не отделяла от сказок о Морозка, о двенадцати месяцев, вез реального заснеженного парка Шевченко с праздничной елкой на площади...

Мороз, зима, лесные деревья были живые, загадочно-молчаливые, будто скрывали какую-то тайну. Елки махали широкими пушистыми рукавами, снежинки кружили в танке под неслышный постороннему уху вальс, белая бахрома длинными ресницами повисала на березовых ветвях...

Околдован невидимкой,

Дремлет лесс под сказку сна...

Чародейкою зимой

Околдован, лесс стоит —

И под снежной бахромой,

Неподвижною, немою,

Чудной жизнью вон блестит...

Сном волшебным очарован,

Весь опутан, весь окован

Легкой цепью пуховой...

Белая береза

Под моим окном

Принакрылась снегом,

Точно серебром...

Я влюблялась в эти строки сразу, не спрашивая имен авторов, запоминала их "из голоса" — сколько помнили к тому времени мои родные...

Природа, сказка, стихе входили в мою жизнь вместе, переплетаясь в морозных узорах на стекле, завораживая, но не замораживая, а, напротив, согревая душа

Тоненькие первые книжечки из моей полочки, коричневые и синие томики из "взрослой" домашней библиотеки! Тютчев, Фет, Есенин...

Не ветер бушует над бором,

Не с гор побежали ручьи,

Мороз-Воевода дозором

Обходит владенья свои.

Глядит — хорошо ли метели

Лесные тропы занесли,

И нет ли где трещины, щели,

И нет ли где голой земли?!

<...>

Идет — по деревьям шагает,

Трещит по замерзлой воде, И яркое солнце играет

В косматой его бороде...

Так и казалось, что оживал тот бородатый дед в лазурно-белом кожухе, который стоял под новогодней елкой на Привокзальной площади, и шагал утренними улицами, проверял свои владения, начиная с нашего сквера... И назвал этого Деда Мороза Некрасов очень метко — "Мороз, Красный нос".

А потом, подорослишавши, я увидела яркие картины, где звенело-котилось певучими ручейками:

Воды уж весной шумят,

Бегут и будят сонный брег,

Бегут, и блещут, и гласят.

Будто солнечные зайчики всплеснули в ладони, разбрызгивая фейерверком радость... А этот славный торжественный грохот:

Люблю грозу в начале мая,

Когда весенний первый гром,

Как бы резвяся и играя.

Грохочет в небе голубем…

Что-то веселое, праздничное приходило в душе, умывая майским дождем...

Под голубыми небами

Великолепными коврами,

Блестя на солнце, снеглежит.

Прозрачный лесс один чернеет,

И эль сквозь иней зеленеет,

И речка подо льдом блестит...

Мне безразлично, что никогда не запрягали в мои санки коней, что Пушкина, даря нам это замечательное зимнее утро, видел впереди совсем другие края... Он просто врезал навсегда, на все поры года, в детскую душу этот блеск снега, лазурно-сиреневые тени на нем, параллельные дорожки от саней, свист ветра и ощущение полета...

А позднее, летом или в начале осени, будто вырастая там, в садике, появлялось что-то загадочное и немного печальное

Две капли брызнули в стекло,

Вот лип душистым медом тянет,

И что-то к сада подошло,

По свежим листьямбарабанит.

Что это — "что-то"? Не надо отгадки, не надо ответа, просто главное — не нарушить, сохранить это настроение. Будто светлое прощание — немного с другом, немного — с чем-то, что бесповоротно исчезает... Как последние дни пожилых каникул...

Есть в осени первоначальной

Короткая, но дивная пора —

Весь день стоит как бы хрустальный,

И лучезарны вечера...

Осторожно затрагиваешь хрустальный мир поэзии, сохраняя в себе тот неугасимый огонек любви к истинной красоте родной природы, к душе народа — к родины

Хрустальный мир поэзии, или какие картины я себе представляю, когда читаю стихи о природе