Сатира юморески «Ерунда» Афанасия Мирного

Сатира юморески «Ерунда» направленная прежде всего на тупую полицейско-охранительную машину самодержавия с подчеркиванием призрачного « дарованных свобод», практической позазаконности царских же законов, призванных обеспечивать найзвичайнисиньки права человека. Бьет сатира и по либерально-умеренным интеллигентам, которые, дрожа за свою сытость и покой, при первых же порухах государственного кулака спрятались В лояльность

Олицетворением «умиркованого» испуга выступает сам рассказчик и его приятель Пищимуха. Оба, разумеется, землевладельцы, вероятно, дворянского рода, по крайней мере запанили и очень далекие от народа интеллигенты, которые пописывали к газетам и журналам. Это единый в творчестве классика рассказчик из чужого лагеря. А потому прием саморазоблачения как сатирический инструментарий здесь доминирует и в словах, и в действиях. Напуганный намеками и иудиним поцелуем станового (крылатый образ-деталь), рассказчик не едет на выборы, потому что «туман будто снялся перед глазами» (и, 370). Это тот же «насморк» Проценка в «Проститутке», что не выпустил его лахистити Христю от пощечин хозяйки да и после скандала по целым дням держал у комнате

Вся противоправительственная оппозиция рассказчика достигала «шиша в кармане» - только украдкой посылал «проклятия и докори на все тех вивидувателив мыслей людских» (и, 369). Даже перед своей поварихой Прасковьей, которая рассказывает ему о коварных мерах против него станового и излагает свое убеждение, что полиция не на добро людям, он начинает защищать самодержавный «правопорядок».

Близкая эта юмореска к сатире Г. Салтыков-Щедрина использованием аллюзий - сознательных и одвер-тех заимствований, расширенных на систему персонажей. Комедийного колоритной фигурой является образ Пищимухи из выразительным самохарактеризуючим, значащим ли, фамилией

С одной стороны, фамилия не выдумана: в Миргороде времен юности писателя был чиновник Семен Филиппович Пищимуха, таки и родственник ему по матери. А со второго,- в обрисовци, деталях портрета этого образа да и характера явная аллюзия-перекликание с обравом героя-рассказчика юморески О. Стороженка «Усы»: «… с такими длинными усами, что концы их аж за уха закладывай, и на него всегда суровом лице карие глаза из-под навстовбурчених бровей играли какой-то доброй улыбкой» (и, 379). Хоть в Стороженка прямота описания усов нет, но и, что это были роскошные кавалерийские усы, легко угадывается из контекста. Дальнейшее портретное дополнение мирнивське, с него тяготением к антитезы, которое выступает в роле «стирача»: суровое лицо - добрые глаза, друг друга возражает, уничтожает…

Второй явной аллюзией в этом произведении Мирного есть образ Омелька - тезки-близшока прославленного героя комедии Карпенка-Карого «Мартын Боруля». Надо иметь в виду, который во время написания рассказа лавры комедии и ее героев были значительно более свежими, духмянишими, чем сегодня. В художественном понимании комедия Карпенка-Карого была новаторской уже тем, что обогатила украинскую смихову культуру своим, украинским санчо-пансивським типом. Вжививши известного героя в новое время и новую ситуацию, Мирный поручает ему вести самую важную партию в изобличении беззакония в Российском государстве и полицейского разгула в сцене просьбы- требования в господина (рассказчика) заработанных денег, его устами выносится и высший приговор «мятежному» произведению Пищимухи - ерунда

Тем же Омельком в женском поле в юмореске выступает баба Горшшиха - таки психотипологична родственница знаменитым нечуйвським бабам, которая ведет партию простецкого, наивного изобличения и аморальности станового, и страхопудства стражникив (восприняли чашечку бабье за «бонбу»). Именно этим она существенно и отличается от прославленной родни, те велели партии только саморазоблачения (своей ограниченности, лицемиръя, мелочности и т.п.).

Свои аллюзии из Стороженка автор подчеркивает упоминанием имени этого юмориста, из Карпенка-Карого - сохранением имени и всех характерных особенностей и привычек героя («Один только Омелько, удивляясь, вел плечами и разводил руками» - и, 409).

и все-таки в смиховому арсенале Мирного чего-то бракует из традиционного украинского инструментария; в именно сугубо словесного, что был главным орудием под бурлескно-травестийной времени к Остапу Вишни и его эпигонов, а состоял в насыщении языковых партий полных героев словами-покручами «с письменська» (и. Котляревський): славянизмами, русизмами, варваризмами - чистыми и псевдо. Или жжаргонизмамит диалектизмами с малописьменства. Что одно и то самое - зниженарловомхисдйвесна буффонада. Наверное, классическими в этом плане есть язык возного в «Наталке Полтавце» и писаря Пистряка в «Конотопской ведьме».

Правда, в заделе Афанасия Мирного есть комедия «Перемудрил», которая видела свет театральной рампы н переработке Г. Старицкого «Круты, и не перекручивай». В переработанном варианте имеем в самом деле пистря-кивську партию в языке бывшего писаря, а теперь учителя Печарици («Опъять судьба и напасть: возник-ло недоразумение… в любостяжаниях… Ну я, благо-разумия совета, и удалился» 17).

Однако же именно через Печарицю, через чрезмерное языковое шаржирование этого образа Старицким Мирный отказался от авторства, и «Круты, и не перекручивай» живое как произведение только Старицкого с пометкой о переработке из комедии Афанасия Мирного (VI, 782). И это и поняло, когда вдуматься в часто цитированные слова Мирного об этой комедии в письме к нареченной, его критику тогдашней драматической литературы за кривлянья (VII, 372).

А впрочем, повод к такому толкованию образа дал сам Афанасий Мирный, за что ему и досталось от брата: «Печариця - шаржирован в обт>яснениях с Галею. Следовало бьи, чтобьи вон говорил человеческим язн-запятых, каким тенерь и говорят семинаристьи. В то-бя же - зто Финтип блаженной памяти Котляревско-Го» (VI, 781). Билик смотрела рукопись где-то за год к публикации. В опубликованном варианте явные следы реагирования на что рецензию. Прослеживается и то, что Старицкий пользовался окончательным, вероятно, друкованимвариантом.

Так-от, признавая правильность слов Ивана Билика, Мирный оставил ту «кольористику» в одной реплике («сердце мое востренетайпа любовию»; «очееами потому что моими зрю липоту необичайную» - VI, 107), очевидно вставивши перед этим в уста персонажа объяснения: «… как когда-то старые дьяки в любви объяснялися» (VI, 106). Пишем «очевидно» поэтому, что рукописных материалов, которые дали бы возможность проследить историю создания пьесы, к нам не дошло

Так и не судилось Мирному этому произведением обратить мысль драматических писателей «на серьезнне со-пременньйе темн» (VII, 372). Отдача же драматического произведения в непривычной прозаической роли ( для чтения) слабая. Комедия же Мирного разоблачала хапужнисть судопроизводства, звала молодую интеллигенцию к единению с народом, к трудовому жизни за велением совести и сердца. Правда, звучит это все приглушено, потому что явная ориентация писателя на злую цензуру притупила пистря идейных моментов, завела пьесу в колею общепринятых семейных комедийных сюжетов со счастливым концом. А впрочем, как уже упоминалось, современники Мирного «прочитывали» авторский идейный стрежень, распространяли произведение вместе с нелегальной литературой, а полиция изымала, несмотря на «Разрешено цензурой».

Инструментарий сатиры и юмора в ней тот же, что и в собственно прозаических произведениях. Отметим хотя бы большая саркастическая нагрузка таких сентенцийних выражений: «Он в тех законах, как мышь в зерне, пора-сться: на законах снит, законами и дышит!..» (VI, 78) - хвалит вымогателя Храпка проситель Передерий, что и к душе хваленому. Польза от мышиного уборки известная каждому… Или же: «Зна, что как припрете его с одной стороны одной статиею, со второго - второй, а третьей - прямо в зубы…» (VI, 70).

Теперь поняло, почему полюбился писателю Омелько Карпенка-Карого: в области наивно-простецкого изобличения сам искал, подходил к подобному типажу (комедия Мирного же написана больше как за двадцать лет раньше «Ерунды», раньше и «Мартына Борули»).

Сатира юморески «Ерунда» Афанасия Мирного