Отношение Ахматовой к лирической поэме «Двенадцать»

Отношение Ахматовой к этой лирической поэме Блоку было, очевидно двойственным. По сообщению Д. Е.Максимова, она усматривала в ней многому " звездных арматур", то есть безвкусия, характерное по ее мнению для модернистского искусства начала ХХ В. С другой стороны, произведение Блоку два разы упоминается Ахматовой в прозаичных материалах, которые остались неиспользованными, к поэмы (отрывки задуманного в 1959-19660 г. " балетного сценария"). В одном случае - это набросок сцены, который характеризует художественные вкусы эпохи: "Ольга в ложе смотрит кусочек моего балета "Снежная маска"... ". Там же другой набросок, который лишь частично отвечает печатному начала третьего раздела: "Арапчата раздвигают занавес и... вокруг старый город Питер. новогодняя, почти андерсеновская метель. Сквозь нее - виденье (можно из "Снежной маски"). Ряд экипажей, сани... ".

Еще один отброшенный вариант, который заслуживает внимания: "Вьюга, призрака в вьюге ( может быть даже двенадцать Блоку, на вдалеке и неясно)". С Блоком связанный и основной любовный сюжет поэмы Ахматовой, воплощенный традиционному маскарадному треугольнику: Коломбина - Пьеро - Арлекин. Библиографическими прототипами, как известно были: Коломбини - приятельница Ахматовой, актриса и танцовщица О. А. Глебова-Судейкина (жена художника С. Ю.Судейкина); Пьеро - молодой поэт, корнет Всеволод Князев, который покончил с собой в начале 1913 г., не сумевши пережить измену своей "Травиати" ( как Глебова названная в первой редакции поэмы); прототипом Арлекина послужил Блок. Этот любовный треугольник как структурная основа маскарадной импровизации получил особенно большую популярность благодаря лирической драме Блоку "Балаганчик" (1906), поставленной В. Є.Мейерхольдом в театре В. Ф.Комиссаржевской (1906-1907) и вторично через несколько лет, в зале Тенишевского училища накануне мировой войны (апрель 1914 г.).

Выступая в роле Арлекина в любовном треугольнике, Блок вводится в "Девятьсот тринадцатых лет" как символический образ эпохи, " серебряного столетия во всей его величия и слабости" ( говоря словами Ахматовой),- как " человек-эпоха", то есть как выразитель своей эпохи. Развертывание этого образа состоялось в поэме не сразу. В первой редакции дани лишь ключевые строки к образу романтического демона, который объединяет крайности добра и зла, идеальных взлетов и страшного падения:

На стене его тонкий профиль

Гаврила или Мефистофель

Твой, красавица, паладин?

В первоначальной версии не ясно даже, есть ли он счастливым соперником драгуна - Пьеро, Сцена их встречи до 1959 г. читалась так: ... с улыбкой жертвы вечерней И бледней, чем святой Себастьян, Весь смутившись, смотрит он сквозь слезы, Как тебе протянули розы, Как соперник его румяный

В. Г. Жирмунский (№11 стр. 76) делает замечание поэтому поводу: "Румяный" соперник - эпитет едва ли подходящий для Блоку, тем более в него роле демонического любовника. Но этот эпитет является цитатой из самоописаний Блоку и ряда характеристик его внешности замолоду, данных другими. Эта "румяность" одно время угнетала его (слово "румяный" еще раз появляется в стихе Ахматовой на измерь Блоку: И приходят румяные вдовицы), ср. стих Блоку: И льнут к нему... в него лице румянец (" Как тяжело мертвецу среди людей..." 1912) в первой публикации -"Современник" 1912, №11, позднее соответствующая строфа была опущена). - Розовость Блоку - постоянный мотив в мемуарах Андрея Белого, ср.: "Стройный, с лицом что розовеет,...он щурясь осматривал отблески стекол" ( "Начало столетия", стр. 458), " Но Александр Блок юноша этот, с лицом, на котором без вспышек румянца горит розоватий о ветр"... (там же, стр. 287).

Однако лишь в 1962 г. появились распознавательные строки: Это он в переполненном зале Слал ту черную розу в бокале... И тогда же эпитет "румяный" был замененный нейтральным: Как соперник его знаменитый. Отрывок о Блок в окончательной редакции расширен добавлениям восемнадцати стихов, которые слагались постепенно: 1956:

Но такие таятся чары

В этом страшном дымном лице:

Плоть, почти, что ставшая духом,

И античный локон над ухом

Все таинственно В пришельцы

1962: Это он в переполненном зале

Слал ту черную розу в бокале,

Или все это было сном?

С мертвым сердцем и мертвым взглядом

Он или встретился с Командором,

В того пробравшись проклятый дом?

1956: И его поведано словом,

Как вы были в просторные новому,

Как вне времени были вы,

И в которых хрусталях полярных,

И в которых сияньях янтарных

Там у устья Леты Невы

Первая строфа, которая примыкает к предыдущей, развивает образ романтического героя - "демона". Другое состоит из четверых напивстроф, которые содержат последовательные аллюзии на четыре известных стиха Блоку, из которых два, - из цикла "Страшный мир", что имел для творчества Ахматовой особенно большое значение. Первая, наиболее ясная (" В ресторане", 1910), не требует дальнейших разъяснений. Вторая связанная со стихом "Шаги Командора" (1910-1912). Третья является перифразой посвященному Андриеви Белому ("Милый брат! Завечерело...", 1906): Словно мы - в просторные новому, Словно - в новых временах. Четвертая отдаленно перекликается со стихом "Снова заснеженные колоны..." (1909), посвященным В. Щеголевой и изображающим поездку на острова: Там, у устья Полеты-Невы. Переклички " Поэмы" с " Шагами Командора" Блоку

Отношение Ахматовой к лирической поэме «Двенадцать»