Философия Достоевского

Все вопросы, которые волновали писателя-гуманиста, который разгадывает тайну человека», что потеряли целостность, которые утратили гармонию, которая находится в разладе с действительностью и самым собой, начинают стягиваться к своему центру, своему фокусу - к идее «еще более непосильной» - к идее Бога. Он страдает этой идеей. По выходу из каторги Достоевский рассказывает о своих раздумьях одной одной из «декабристок» - Н. Фонвизиной - следующее:»Я скажу Вам о себе, что я - дитя времена, дитя неверья и сомнения до сих пор и даже (я знаю это) до конца дней моих

Которых страшных мучений стоило и стоит мне теперь эта жажда верить, что тем сильнее в душе моей, чем больше во мне доводов противных. И однако же, Бог посылает мне иногда минуты, в которые я совсем спокойный; в эти минуты я составил себе символ веры, в котором все для меня ясно и праздник

Этот символ очень простой, вот он: верить, что нет ничего прекраснее, глубже и симметричнее, разумнее, мужественнее и совершеннее Христа, и не только нет, но с ревнивой любовью говорю себе, что и не может быть. Имело того, если бы кто мне довел, что Христос вне истины, и действительно было бы, что истина вне Христа, то мне лучше хотелось бы оставаться с Христом, чем с истиной» (4 , 176). «Разительные признания писателя, - делает замечание Н. Буданова, - о присущий ему огромной жажде веры и о мучительных религиозных сомнениях, среди которых личность Христа выступает как якорь спасения, как путеводная звезда. Христос появляется как воплощения и критерий совершенных Нравственности, Добра и Красоты, а тем самым и воплощением абсолютной, вечной и высшей Истины, которая противостоит всем относительным, временным, приходящим истинам».

Задумавши роман «Житие большого грешника», он писал А. Н. Майкову: Главный вопрос, который проводится во всех частях, - тот самый, которой я мучился сознательно и бессознательно вся моя жизнь - существование Божие». В последний год жизни художник отмечал в своих «Записных тетрадях»: «Мерзавцы дразнили меня необразованною и ретроградной верою у Бога. Этим слухам и не снилось такой силы возражения Бога, которое положено в Инквизиторе и в предыдущей главе, которому ответом служит весь роман. Не как дурак же (фанатик) я верую у Бога. И эти хотели меня учить и смеялись над моим неразвитием! Так их глупой природе и не снилось такой силы возражения, который прошел я. Им или меня учить!».

Ссылаясь на «Легенду о Большого Инквизитора» и на главу о детях в»Братьях Карамазових», Достоевский писал: «И в Европе такой силы атеистических возражений нет и не было. Стало быть, не как мальчик же я верю у Христа и его исповедую, а через большой горн сомнений моя осанна прошла, как говорит у меня же, в том же романе черт

Как понимать все эти заявления Ф. Г. Достоевского? Значат ли эти высказывания, которые в периоды сомнений он доходил до полного атеизма? На наш взгляд, нет. К атеизму он всю свою жизнь относился резко отрицательно, считая его»глупостью и недомыслием». Никто из вас не заражен гнилым и глупым атеизмом», - уверенно говорит он в письме к сестре. В существовании настоящего атеизма он даже вообще сомневался. В письме к К. Опочинину ( 1880 г.) писатель делает замечание:»Никто не может быть убежден в существовании Бога. Я думаю, что даже и атеисты сохраняют это убеждение, хотя в этом и не сознаются, от или стыда что».

Приближался к атеизму Достоевский, может быть, лишь в 1846 году, когда находился под влиянием социалистических идей В. Белинского. Хотя и в этот период его свойственно волновал вопрос, как понять, согласовать существование Бога и мирового зла, Белинский утверждал: «... я не хочу счастья даром, если не буду спокоен на счет каждого с мойхойх кровных брат». Вслед за ним писатель не приемлет»жертв условий жизни и истории» и требует отчета о всех без вины и случайно утерянные в ходе исторического»прогресса».

Но от кого требовать отчета? В традиционном религиозном восприятии судья единый - Бог. Остается, если быть логическим, или не принять Бога и его мироустройство, или вслед за Гегелем и всей западной философией повторять, что»все действительное - умно», стало быть, все жертвы неминуемые и оправданы мудростью Божией. Ни Белинский, ни Достоевский никогда не согласились бы принять этого ответа западного мира. Тогда был один выход: бунт против Бога, непринятие Божественного Откровения

Но это требовало просмотра целой сформированной мировоззренческой системы ориентиров, этики. Неизбежно встала проблема самостоятельного создания новых религиозно-этических ценностей. Достоевский начинает этот мучительный путь духовного познания, фиксируя в своем опыте кризисные тенденции эпохи»всемирно-исторического» разрушения религиозного сознания. Решающим пунктом здесь становится каторга, где, как справедливо отмечают много исследователей, происходит «перерождения убеждений» писателя

Достоевский был ввергнут в ад человеческого бытия, где «тайна человека» стала с ужасной оголенностью, где она кровоточила, как никогда что не заживает рана, подтверждая, на первый взгляд, несправедливость и дисгармоничность божьего мироустройства. И в этих условиях художник и человек обращается к Библии. Это была книга, подаренная ему женами декабристов в Тобольске по пути у острог и бывшая единой, разрешенной ему для чтения. «Федор Михайлович, - пишет его жена, - не расставался с этою святой книгой во все четыре года пребывания в каторжных роботах. Со временем она всегда лежала на глазах, на него письменном столе, и он часто, задумавши или сомневаясь в чем - или, открывал наудачу эту Евангелие и прочитывал то, что стояло на первой странице...».

В Библии он черпал силу и бодрость, а вместе с тем и готовность на борьбу с открившимися ему в бытии трудностями, в той загадочной книге, которая вышла из среды необразованных пастухов, плотников и рыбаков, который судьбой предназначено было сделаться книгой книг для европейских народов». И это именно в те года, - делает замечание дальше Л. Шестов, - когда просвещенный Запад самым решительным образом от Библии отвернулся, присмотревши в ней пережиток идей, виправдува знаниями, которые не ни нашими, ни нашим умом. Критика библейского вероучения, которая началась со знаменитого» Теологического трактата» Спинози принесла свои плоды. Философская мысль признала в лице ее самых больших представителей, особенно в Германии, - только»религию в пределах ума» (так было названо один из произведений знаменитого основателя немецкой идеалистической философии - Канта). Задолго к» Братьев Карамазових», еще в «Преступлении и наказании» Достоевский делает попытку противопоставить Библию поэтому, что принесла Запада совокупность добытых новым временем знаний во всех областях жизни

Причем он опирается на то Евангелие, которое еще не переработано современной просвященной мыслью. Здесь слова Откровения: «Бог есть Любовь», - превратились в умную истину: Любовь есть Бог Достоевский же выходит в восприятии вероучения не только из Нагорной проповеди, но и со сказания о возрождении Лазаря. По мысли писателя, оно знаменует всемогущество. Творящего чудеса и дает содержание другим, настолько недоступным для бедного»эвклидова» человеческого ума библейским словам. «Эвклидову» ума, который не верит у бессмертия людской души, представлется умным добиваться счастья для людей, « золотого столетия» именно на земле. Такому уму действительно не найти оправдание « слезинки ребенка», и будущая гармония тутаморальна.

Но читая Библию, мучаясь неразрешимым, Достоевский приходит к убеждению, которое у этой проблемы нет чисто интеллектуального разрешения. Законы логики обязуют отвергнуть идею доброты божьего мира. Но мысль художника находит свой выход: открыть смысл жизни можно, лишь приняв самая жизнь за основу, полюбившись «живую жизнь» - Бога - прежде логики, прежде себя. Ведь для «неэвклидова» ума трагедия мира начинается и заканчивается не на Земле. Сам Творец есть Любовь; Любовь же, Добро не могут не быть свободные. Значит, не могут не делать и человека изначально и абсолютно свободным. Человек в этой системе одинаково способная как к Добрая, так и к рождению в произволе Зла

Философия Достоевского